Очерк жизни и творчества. Глава 2. «Весенние» оперы (окончание)
Действительно, в изображение природы вошли записанные композитором определенные мотивы, крик петуха, кукушки, кобчика, присвист и щебет снегиря, и пение какой-то еще безымянной птички. Они, конечно, составили лишь элемент картины природы, но вместе с тем придали музыке удивительную правдивость и реальность. Так, мотив снегурушки (так композитор ласково называл снегиря) только дополняет речитатив Весны своим щебетом: его играют скрипки с вспыхивающими, как огоньки, флажолетами и флейта-пикколо, отчего получается нежное и фантастическое, совершенно особое звучание.
Мелодии народных песен, прозвучавших в «Снегурочке», встречаются главным образом при изображении старинных народных обрядов. Именно они помогают композитору воссоздать дух старины. Однако, если внимательно послушать любой из хоров, хотя бы «Проводы масленицы», то можно заметить, что народную тему окружают схожие с ней музыкальные темы, найденные композитором. Народные мелодии — всего лишь один из элементов произведения. Поражают мастерство одновременного звучания голосов хора и оркестра, богатство и разнообразие оттенков и красочность музыки, создающие впечатление веселья радостной праздничной толпы, выбегающей на опушку леса.
Многое роднит «Снегурочку» с «Русланом и Людмилой» Глинки. Преемственность сказывается в близости к народным песенным интонациям, в законченности музыкальных форм большинства характеристик — в ариях, ариеттах, хорах, песнях, в прозрачном и блестящем звучании оркестра.
Римский-Корсаков следует за Глинкой и в распределении певческих голосов по действующим лицам. Мудрый, «вечно старый» Берендей — тенор, так же как Боян и Финн; полный сил Мизгирь — баритон, как Руслан; юный Лель, как и Ратмир, — меццо-сопрано. Но, развивая русскую оперу-сказку, начатую Глинкой, Римский-Корсаков создает глубоко оригинальное, самобытное произведение. «Кончая «Снегурочку», — писал он, — я почувствовал себя созревшим музыкантом и оперным композитором, ставшим окончательно на ноги».
Художественное значение оперы было сразу же оценено Бородиным. «Это именно весенняя сказка — со всею красотою, поэзиею весны, всей теплотой, всем благоуханием»,— восторгался он. А. Н. Островский, очень любивший музыку Чайковского к своей сказке, сумел оценить и оперу Римского-Корсакова. «Музыка Корсакова к моей «Снегурочке» удивительна, — говорил он С. Н. Кругликову, московскому музыкальному критику. — Я ничего не мог никогда себе представить более к ней подходящего и так живо выражающего всю поэзию древнего русского языческого культа и этой сперва снежно-холодной, а потом неудержимо страстной героини сказки». На исполнении оперы не раз можно было увидеть Чайковского.
Опера нравилась публике. Многие полюбившиеся ей напевы (выходная ария Снегурочки, каватина Берендея, 1-я и 3-я песни Леля, гимн берендеев) вызывали взрывы аплодисментов. Правда, полностью оперу публика сразу не поняла. Этому мешала необычность, новизна произведения. Не сразу ее оценили даже Балакирев и Кюи. Не понял ее и Э. Направник. Опера завоевала успех постепенно и настоящее признание получила лишь в 90-х годах, после ее постановки в Мамонтовском театре в Москве.
Римский-Корсаков написал 15 опер. Но «Снегурочка», его третья опера, заняла в его сердце» особенное место. Шли годы, создавались новые произведения, а «Снегурочка» оставалась любимым детищем композитора... «Я свою IX симфонию давно уже написал в виде оперы Снегурочка», — писал он Стасову через четырнадцать лет. Из этих слов можно заключить, что «Снегурочка» в его творческой жизни сыграла такую же роль, как и IX симфония в творческой жизни Бетховена. Римский-Корсаков в этой опере достиг зрелости и мастерства.
« к оглавлению | дальше »