Василий Синайский: Не перестаю удивляться мастерству Римского-Корсакова
Предлагаем вниманию наших читателей интервью с дирижером-постановщиком оперы «Золотой петушок» в Большом театре России (июнь 2011 г.) В. Синайским. Замечательные мысли маэстро о музыке Римского-Корсакова в нем парадоксальным образом сочетаются с мягкотелостью и попустительством в отношении резвых актуализаторов отечественной классики…
Интервью Татьяне Беловой
Чем Вам интересен «Золотой петушок»?
С музыкой Римского-Корсакова я сталкиваюсь постоянно, всю жизнь. Я ведь ленинградец, воспитывался в консерватории имени Римского-Корсакова, на первом курсе фотографировался у памятника… и ощущаю, что этот композитор мне очень близок. Я регулярно дирижирую «Шехеразадой», записывал его симфонические произведения, в том числе и сюиту из «Золотого петушка». Но оперой целиком я буду дирижировать первый раз, и мне было интересно разобраться в ней как музыканту.
Римский-Корсаков пользуется в «Петушке» очень нетрадиционной палитрой. С одной стороны, эта опера как бы подытоживает всю жизнь композитора, с другой – перекидывает мостик к новой русской музыке. Я вижу и слышу в ней и «Жар-птицу» Стравинского, и «Илью-Муромца» Глиэра, и еще многое из гораздо более поздних произведений.
Как бы Вы охарактеризовали собственно музыку «Петушка»?
В отличие от «Царской невесты» с ее замечательным мелодизмом, «Золотой петушок» – скорее, речитативная опера: там нет разделения на арии и ансамбли. Это единое полотно с большим количеством лейтмотивов, сделанное по принципам вагнеровских опер. И хотя все наши русские композиторы вагнеровские оперы не любили, они отрицали их так активно, что волей-неволей усвоили эти принципы, и в первую очередь – принцип развития лейтмотивов, принцип развития музыкальных характеристик персонажей. Конечно, речитативная опера, длящаяся три часа, – это опасно, есть риск потерять внимание публики, но, мне кажется, Римский-Корсаков справился. И вообще, «Петушок» довольно компактен, это не «Сказание о граде Китеже».
Очень любопытно устроен в «Золотом петушке» оркестр, там много новых для Римского-Корсакова инструментов, например, в группе ударных появляются прутья, которые дают совершенно особенный тембр. И челесту он использует совсем иначе, чем Чайковский, чьими вариациями с челестой из «Щелкунчика» восхищались. В «Петушке» сложнейшая партия кларнетов, причем Римский-Корсаков в этом инструменте открывает совершенно новые черты. Его недаром называли «чародеем оркестра», может быть, он в этом парадоксально перекликается с Малером, который говорил: «Я всегда нахожу в инструментах непривычную сторону их использования, когда нужно, инструменты у меня могут хрипеть, дребезжать и прочее»… При этом одновременно с экспериментами, которые Римский-Корсаков ставит в «Петушке», он пишет учебник по инструментовке – совершенно классический!
Очень необычная вдобавок в «Золотом петушке» драматургия, если можно так сказать, тембровая – не только в оркестре, но и в распределении голосов, построении вокальных партий. Звездочет (очень редкий голос, тенор-альтино) – Шемаханская царица – Петушок, связанные не сюжетно, а именно музыкально, интонационно, образуют такую странную триаду, во многом определяющую загадочную, мистическую сущность оперы. А мелодическая характеристика Шемаханской царицы не просто ориентальна, но даже в чем-то инфернальна, страшна.
Серебренников – представитель современного, радикального направления в режиссуре, его спектакли часто провокативны. Как Вы, воспитанник академической традиции, относитесь к режиссерским экспериментам?
В 60-70-е годы, когда я начинал работать, режиссеры как раз начали очень вольно относиться к текстам, стремились все переиначить. Мне пришлось дирижировать «Леди Макбет Мценского уезда» в Комише Опер, которая была поставлена очень современно, но и очень сильно; я принимал участие в постановке «Пиковой дамы» в Карлсруэ – это был знаменитый спектакль Юрия Любимова... А были и постановки весьма спорные. Убежденность Серебренникова в своих идеях меня очень привлекает. И мне кажется, что Кирилл очень близок музыке, он великолепно знает музыкальный текст, мы работаем по-настоящему вместе.
Замечательно, что видеозапись сохранила предыдущую постановку – спектакль Евгения Федоровича Светланова, а тот, в свою очередь, продолжает в отношении этой оперы традиции Николая Семеновича Голованова. Я специально в музее изучал партитуру с пометками Голованова, который на пару с Альбертом Коутсом, признанным одним из лучших интерпретаторов русской музыки начала ХХ века, с большим успехом дирижировал «Петушком» в 20-е годы. И хотя записи головановского исполнения нет, по его пометкам в партитуре я могу сказать, что его трактовка мне очень интересна.
Можно ли назвать музыку Римского-Корсакова универсальной? Или она принадлежит сугубо русской традиции, русской вокальной школе?
Звездочет – партия, не имеющая национальности, там не нужно петь по-русски. Это абстрактная фигура, вне времени и пространства, даже если находится на сцене. Для исполнителя этой роли допустим и некоторый акцент, меня это не смущает. А партия Амелфы наполнена именно русскими интонациями, отсылающими и к Мусоргскому, и к лирическим героиням самого Римского-Корсакова, да и партия Додона тоже, поэтому их исполнять лучше тем, кто впитал эту традицию. Любопытно, что «Золотого петушка» на Западе знают лучше, чем «Царскую невесту», «Китеж» или «Снегурочку». Но мне непонятно, как такой красоты музыка может не находить свою аудиторию – ведь там знают и часто исполняют и «Шехеразаду», и «Испанское каприччо».
Возможно, дело еще и в однозначности сюжетной драматургии? Ведь «Золотой петушок» как сатирическая опера очень привязан к реалиям своего времени, памфлетность не обостряет сценический конфликт, а, наоборот, упрощает его. Вы видите в «Петушке» какой-то вечный, универсальный посыл?
Конечно, по сравнению с традиционной оперой, где всегда присутствуют контрастные персонажи, «Петушок» выглядит несколько монотонным, и эта монотонность – в области зла. Музыка получилась очень едкой, в ней материализовалась вся горечь композитора, и именно его настроение было первичным, зачастую Бельский дописывал текст уже на готовые мелодии.
Но на самом деле эта музыка очень многозначна, ее можно исполнять по-разному. Очень любопытной была постановка, которую недавно играл Мариинский театр – в японском духе, ее когда-то для парижского театра Шатле ставил Энносюке Ичикава в стиле театра Кабуки. И в звучании оркестра неожиданно сквозь Римского-Корсакова стали слышны современные композиторы, в ориентальной мелодике услышались французские мотивы…
Мы с Кириллом стараемся избежать конкретики и аллюзий на современную власть. В «Петушке» много гоголевского, необычного, неожиданного, инфернального, труднообъяснимого. В духе фильма Серебренникова «Юрьев день» – с необъяснимыми исчезновениями, непредсказуемостью ситуаций. Эту идею режиссера мы будем стараться подчеркнуть и музыкальными образами.
Источник: Буклет к премьере «Золотого петушка» в Большом театре России (2011 год)
25.08.2011